Проблему насилия в российских школах не решит ни усиление охраны, ни — воспитательной работы. Дело в том, что у этой проблемы слишком много причин: ухудшение здоровья детей, недостаточная квалификация учителей, внутренняя и внешняя миграция, а еще — агрессивная пропаганда милитаризма и клерикализма, считает доктор педагогических наук, академик и директор московской 109-й школы Евгений Ямбург. Военные лозунги в мирное время и религиозные школьные уроки в светской стране приводят к росту напряженности, и вот уже 4-5-летние дети боятся войны, а православные школьники ненавидят католиков. В интервью «Ленте.ру»педагог рассказал о возвращении к языческим инстинктам, интернет-казаках из города X и ошибочной ставке государства на самых талантливых.

***

«Лента.ру»: Эпидемия насилия в школах — она действительно существует?

Ямбург: Да, эпидемия есть, и она будет продолжаться.

Почему?

Потому что мы не причины истинные выявляем, а пытаемся бить по хвостам и искать какие-то фейковые причины. Американцы нам надули, интернет. Хотя никакие исследования (поверьте мне, я все-таки академик) этого не подтверждают. Везде, и в той же Америке, где проходят исследования, есть глубинные причины, которыми надо заниматься. Но это требует времени и довольно серьезной перестройки сознания. Надо с некоторыми мифами расставаться, и иметь мужество прямо смотреть в глаза тем проблемам и вызовам, которые возникают. Вызовов очень много, и они имеют очень разную природу. Причем ни одна проблема не является единственной — только в сочетании.

Давайте поговорим об этих причинах.

Вообще, педагогика — девушка очень ветреная, как я всем говорю. Она сожительствует с медициной, психологией, культурологией, религиоведением, этнологией и так далее. Для понимания важен, как говорят в науке, междисциплинарный подход.

Я уже давно, 10-15 лет об этом пишу. Начнем с того, что все цивилизованные страны имеют дело с тем, что называется генетической усталостью. Чем выше уровень медицины — тем хуже состояние здоровья. Это не очень логично, и парадоксально, но это на самом деле так. Мы европейская страна, есть европейские нормы, и сегодня даже 500-граммовых детей мы должны в колбах вытаскивать. Тем самым мы преодолеваем естественный отбор. Это не трагедия, и это правильно: мы не фашисты, и любую жизнь надо спасать. Но надо понимать, что у этих детей, которые рождены в значительной степени искусственно, будут проблемы. С сетчаткой глаза, с диабетом, с синдромом дефицита внимания и гиперактивности (СДВГ) и дальше 65 диагнозов. Это не значит, что они все — инвалиды. И тем не менее это надо очень хорошо понимать.

Если честно, нормальные футурологи уже давно поняли, что нам осталось полтора поколения, и дальше главным специалистом в школах станет дефектолог.

А значит, это надо трезво понимать и создавать специальные службы медико-психолого-педагогического сопровождения, которые будут сопровождать ребенка от рождения до 11 класса.

Учителя не умеют работать с этим контингентом детей. Все последние случаи насилия в школах связаны с низкой квалификацией педагогов. Я как руководитель группы разработчиков нового профессионального стандарта педагогов могу сказать, что эту мысль очень часто встречают в штыки.

Например, не так давно в Перми учительница заклеила рот первокласснику, который мешал вести урок. Она пошла под суд. И, собственно, это ужасная вещь, это психологическое насилие, надо судить и лишать права преподавания. Фактически, ее лишают профессии. Скорее всего, не посадят, но условный срок дадут. Но это одна учительница, а я знаю 50 случаев, ко мне стекается информация со всей страны.

Но у меня профессиональный вопрос. У этого ребенка — СДВГ. Его медицинская суть в том, что между нейронами мозга отсутствует связь, а сигнал идет в 10 раз быстрее. Это наследуется по мужской линии. Таких детей все больше и больше. Их надо выявлять еще в детском саду, они видны даже непрофессионалу, они больше одной минуты игрушку в руках не держат. Потом ребенок приходит в школу. Говорить такому «будь внимательным» — то же самое, что говорить слепому «присмотрись». Он не виноват, такова структура мозга. Это не контингент спецшколы, интеллект в норме. Но учительница не может его успокоить, а выгнать в коридор не имеет права, но он мешает. И она заклеивает ему рот. У меня вопрос. А кто учил эту учительницу работать с такого рода детьми?

Это все была только одна из причин озлобления, агрессии и так далее, понимаете? Я назвал один диагноз, а могу назвать 60. И сегодня в рамках абсолютно правильного тренда на инклюзивное образование в одном и том же классе сидит ребенок с имплантом в ухе, ребенок с СДВГ и так далее. Вопрос здесь в совершенно новой квалификации учителей.

«Любую религию можно сделать злобной идеологией»

Это одна причина. Какие еще существуют?

Очень серьезные идут демографические сдвиги. Чем культурнее страна — тем ниже рождаемость. В Дании, в Норвегии несколько лет назад была дискуссия под интересным слоганом: «Дети крадут счастье». Дело в том, что современной эмансипированной европейской женщине для того, чтобы почувствовать себя матерью, достаточно одного ребенка, а лучше — собачки. Рожают они, как правило, после сорока, когда очень легко родить ребенка с проблемами. Но когда вопросы с бизнесом, карьерой, запасом прочности уже решены.

И никакие наши материнские капиталы серьезно положения не поправят. Все наши приросты — они за счет выходцев из союзных республик, гастарбайтеров и так далее. Совершенно очевидно, с каким IQ и какой контингент рожает за эти небольшие деньги. Не совсем политкорректно, но наука и политкорректность — это не очень совместимые вещи. Надо смотреть на вещи прямо.

Выход какой? Смешиваться. Но здесь между исламом и христианством, к примеру, стоит железобетонная стена. Одновременно идут миграционные потоки, и в этой школе, в которой вы находитесь, у меня учатся дети 22 национальностей. Чеченцы, дагестанцы, татары, евреи и так далее. Для многих из них русский язык не родной, и дома на нем не говорят. Если этим не заниматься, то, не включаясь в учебный процесс, многого не понимая, в ребенке возникает ненависть, агрессия, они сбиваются в стаи. Значит, возникает необходимость еще одной компетенции: обучение русскому как не родному. Этому никто нигде не учит.

На это накладываются очень серьезные идеологические и культурологические вещи, и все это повышает градус ненависти. Я сейчас с тревогой жду 23 февраля. Что это за праздник? Девочки поздравляют мальчиков.

Все уже забыли, что более ста лет назад, именно 23 февраля, в своей работе «Социалистическое отечество в опасности!» Владимир Ильич Ленин писал: «После того как наши войска позорно бежали из-под Нарвы и Пскова…» и так далее. У меня есть подлинный снимок этих «позорно бежавших» войск. Никаких боев там не было, люди на фотографии улыбаются. Фото, кстати, сделано 23 февраля.

Все уже забыли, что это фейковый праздник, что его придумал товарищ Троцкий.

Но вот прошлый год, 23 февраля. И вдруг встает парень на уроке и говорит: «Я ненавижу этот праздник. (Он чеченец.) В этот день уничтожали мой народ, и половина погибла в скотских вагонах» (депортация чеченцев и ингушей с территории Чечено-Ингушской АССР началась 23 февраля 1944 года — прим. «Ленты.ру»). Он хлопает дверью и уходит. Вопрос к учителю — что будем делать? Молчать? Не реагировать?

Срабатывают мины, заложенные когда-то. Из-за них возникают очень напряженные отношения между учителями, которые не справляются, и учениками.

Сделано колоссальное количество ошибок. Ну, например. Введение ОРКСЭ (Основы религиозных культур и светской этики — прим. «Ленты.ру»), когда в четвертом классе выбирают: одни дети идут на ислам, другие — на православие, третьи предпочитают светскую этику. Это политическое решение, а мы — государственная школа. Почему это жуткая история? Я глубоко убежден, что в таком полинациональном и поликонфессиональном государстве школа должна оставаться светской. Это техника безопасности государства в таком бурлящем котле, где столько национальностей и конфессий. Но быть светской — не означает быть агрессивно атеистической.

То есть общий курc о религиях был бы оптимальным?

Пока нам не стали заламывать руки, мы ввели курсы «Великие книги человечества: Библия, Коран, Трипитака, Веды», «Историю религий». Для меня традиционные религии — это как разные команды альпинистов, которые взбираются на одну и ту же высоту. Или опускаются на одну и ту же глубину. Потому что на самой глубине ненависти нет. Любую религию можно сделать злобной идеологией. Для меня важно, например, чтобы русский православный парень знал, что ислам означает в переводе «смирение», и что джихад — это не уничтожение иноверцев, а уничтожение греха в себе, и что в 19-й суре Корана написано: «Пусть все религии соревнуются друг с другом в добре».

И то, что мы творим в этой ситуации, работает наоборот на разъединение и на создание стен. Где-то несколько лет назад к нам пришла девочка, родители которой сбежали из Белгорода. А там губернатор своеобразный, он дал установку везде ввести православие. Беседую с девочкой. Она говорит: «Евгений Александрович, какое счастье, что мы — православные». Я говорю, нет возражений. «А вы, — говорит, — не представляете, как я ненавижу католиков». А что ж тебе католики сделали? Она мне: «Вы не понимаете, они молятся Примадонне». Я говорю, деточка, примадонна — это Алла Борисовна Пугачева. А они молятся Мадонне, Деве Марии, а православные — Матери Божьей, и это одна и та же женщина. Я же не буду ей объяснять в пятом классе особенности молитвенной практики? Хотя я могу. То есть ей уже успели отравить голову ненавистью даже к братской конфессии, понимаете?

Чего удивляемся, что такая ненависть? Мы многое делаем своими руками, не задумываясь и следуя неким поверхностным трендам, которые нам навязываются сверху.

«У 4,5-летних детей страх войны»

Свою роль, конечно, вносят средства массовой информации. Причем здесь страшнее всякой порнографии — ток-шоу, где взрослые люди кричат друг на друга, никто никого не слушает, демонстрируется феноменальное взаимное хамство и агрессия. Дети живут не на Луне. Я фиксирую на исследовании в детском саду, что у 4,5-летних детей страх войны. Этого не было раньше! А что? Если «радиоактивный пепел», если «мы попадем в рай»...?

Все страхи и фобии рождают агрессию. И не может быть иначе.

В этом году я был в городе X, и в центре города стоит Казачий информационно-технологический лицей. Я заинтересовался. Во-первых, казаков никогда в этом городе не было, потому что южные рубежи были дальше. Но там губернатор помешан на казаках, а к тому же существует 278 статья [Трудового кодекса], по которой учредитель может уволить директора без объяснения причин. Не согласен? Пошел вон. И куда ты пойдешь?

Но дети туда [в казачий лицей] не пошли. И что он придумал? Он дает детям очень важную специальность — специалист по информационной безопасности. Я залез в содержание программы, и я не знал, плакать мне или смеяться. Потому что суть какова? Оказывается, суть — создавать казачьи дружины для очистки интернета от крамолы.

Интернет-казаки, значит. Кстати, а как вы вообще относитесь ко всем этим кадетским классам? Ведь это тоже пропаганда, милитаризация, если рассуждать?

Поверьте, я очень трезвый человек. Мне, кстати, армия дала для педагогики больше, чем весь пединститут. Но здесь есть два очень серьезных момента. Сведение всего к униформе — вещь очень опасная. Я это называю победобесие. И когда я вижу «Можем повторить»… Ребята, вы чего? Когда я вижу детскую коляску, задекорированную под танк, — это, конечно, возвращение к языческим (если хотите — агрессивным) инстинктам. Это абсолютно дохристианские вещи.

В древних племенах, когда племя выходило на тропу войны, они танцевали совершенно жуткий, тяжелый боевой танец. При этом старики, женщины и дети прятались, потому что в таком состоянии мужчины были готовы убивать кого угодно — и своих, и чужих. Потом, когда они возвращались, они танцевали другой танец и из этого состояния выходили. То есть это таких джиннов выпускают из бутылки! А потом мы удивляемся.

Самый простой способ объединиться — поставить вопрос, а против кого мы дружим? Кажется, что это увеличит управляемость. Но на самом деле в этом, наоборот, уничтожение.

Так вот. Одно дело, что есть такая профессия — Родину защищать. Но люди, далекие от педагогики, придерживаются идеи, что, если мы наденем форму и будем маршировать, исчезнут проституция, наркотики и так далее.

Я приведу пример, насколько все глубже. Когда-то мне попались в руки дневники Рудольфа Хёсса, коменданта Освенцима. Он их пишет в Нюрнберге, когда уже знает, что его повесят, так как там уже все ясно. Перед смертью не врут. «Пусть весь мир видит во мне кровавую бестию, они никогда не поверят, что я был нравственным человеком», — пишет он. И он не врет. Со своей будущей женой он познакомился в 1919 году, еще не пахло Гитлером никаким. Он никогда ей не изменял, вообще был мужик нравственный, родил с ней пятерых детей. Я был в Освенциме в 1969 году, видел дом коменданта. Он был прекрасный муж, великолепный отец, детей не баловал, практиковал трудовое воспитание, но — отправил на тот свет тысячи людей.

Как это совместимо? Запросто. У нас в словаре слова «мораль» и «нравственность» идут через запятую. Но нравственность — это форма адаптации человека к действительности. Вот вы не ходите голый, не насилуете по подъездам…

И уже нравственный человек.

Да. А мораль — гуманистическое содержание нравственности. Внутри нее лежит идеология. Ни один немецкий офицер никогда бы не снял штаны и не стал бы мочиться при немецкой женщине. А при еврейке или славянке было можно, потому что их выводили за скобки, на них мораль не распространялась. И поэтому среди пяти миллионов эсэсовцев, за небольшим исключением, не было патологических убийц. Как и среди сталинских палачей.

Потому каково мое отношение? Если за этим наращиваются мускулы культуры, то да, это профессия. А если воспринимать форму как панацею от всех бед — это ерунда.

Еще более опасно, что есть очень много детей с девиациями, очень сложных детей, с задержками, с которыми не справляются родители. И они отправляются куда?

В кадеты?

И потом они становятся офицерами.

Недавно я слушал лекцию социолога из Высшей школы экономики о жизни мигрантов в России. В ней говорилось, что в школах с большим числом мигрантов часто создают кадетские классы. Надевают на них форму, чтобы как-то справиться, видимо.

Я много сейчас пишу об этом, и за это меня ненавидят. Когда главной фигурой в образовании становится православный военрук — это большая беда.

Нужно понимать, что мы победили только немецкий фашизм, а фашизм живет в душе каждого человека, и он вылезает периодически. Это все должны понимать, но не через лекции престарелого Ямбурга, а пропуская это через себя, наращивая мускулы культуры.

Вот я был в Алтайском крае, в деревне Сростки, где родился Шукшин. И там — огромная школа, 800 человек. Меня ведет красивая, мощная директриса, и она с гордостью говорит, что у них есть теперь организация в школе, называется «Юные Шукшинята». Я опешил, а был бы русский — нашел бы другой глагол. Говорю, давай тогда в Питере создадим «Ахманят» в честь Ахматовой. А есть один современный литератор, который уже классик, и мне страшно, как будет называться организация его имени, потому что его фамилия Вагин. Почему мы строим стенки по любому поводу? Почему нельзя любить Ахматову и Шукшина?

«Наши граждане переживают тройной кризис»

У меня идет огромный проект, я открыл школы для обучения смертельно больных детей в клиниках. Это онкология, дети с одной почкой и так далее. Сначала в Москве, а сейчас уже в 26 регионах. И там я учу педагогов специальным методикам. Потому что и в обычном классе есть дети и такие, и такие, а там — вообще никуда без нужной квалификации.

В этих больницах потрясающие дети. Они отлично учатся, сдают экзамены. Почему-то считается, что здоровые нужны больным. Но больные нужны здоровым ничуть не меньше. У меня есть одна дуреха, у нее два года назад была попытка самоубийства, когда мальчик от нее ушел. Она-то не знает, что мальчик — как автобус: один ушел — другой пришел. Но когда она вместе с волонтерами занималась в этой больнице, она поняла, что ее собственные проблемы — такая фигня. В такие моменты все становится на свои места.

Но инклюзия — это не только больные со здоровыми. Это люди разных национальностей, конфессий. Мы взорвемся, если мы не будем этим заниматься, не будем их перемешивать, а будем строить стены.

Нам надо поменять себя, а сейчас этим занимается только школа. И занимается в тяжелейших условиях. Оказалась вдрызг разрушена вертикаль ценностей. Ничего не стыдно. Кущевка по всей стране. Но наряду с общемировыми трендами — здоровье, демография и все, о чем я говорил выше, — у нас есть специфическая российская проблема, которая добавляет невротизма. Дело в том, что наши граждане переживают тройной кризис: мировоззренческий, нравственный и психологический. 
Мировоззренческий кризис я объясняю очень просто. Неважно, каким был коммунистический проект, плохим или хорошим, он давал перспективу какого-то будущего. Сегодня куда идем мы с Пятачком — большой-большой секрет.

Про кризис нравственный я уже сказал. Ничего не стыдно.

И кризис психологический. Американские исследователи показали, от чего умирают мужчины. Женщины все-таки более живучие, потому что организм рассчитан на себя и на ребенка, и не на одного даже. Женщина не теряет смысла жизни. У мужчины, как только смысл потерян — гаснут глаза и начинаются инфаркты, онкология и так далее. И поэтому мы имеем в массе дело с невротиками и психотиками. И при этой жизни — все такие. Посмотрите на себя в зеркало.

Но у родителей-невротиков — дети-невротики. У родителей-психотиков — дети-психотики. Это тоже повышает градус ненависти.

Я возвращаюсь к теме здоровья. Если брать данные не официальные, а Союза педиатров, которым я больше доверяю, у нас реально здоровых детей в стране — 12,5 процента. Я не говорю, что все инвалиды. Но те или иные особенности в развитии — они есть. У нас каждый год на пять тысяч увеличивается количество онкологических больных детей, но на первом месте, вы не поверите, психоневрология

Беседовал Владимир Шумаков

Источник