Психология образования

Родительский кошмар: придут и отберут

Екатерина Бурмистрова: У родителей даже в очень спокойной ситуации одна из базовых тревог, которые есть по умолчанию, – это страх потерять ребенка, страх, что с ним что-то случится. Это нормальный взрослый страх, но есть ситуации, которые его оживляют. История, которая так громко прозвучала в публичном пространстве, очень у многих людей оживила этот базовый, неподконтрольный страх.

По появлению страхов у детей совершенно точно можно судить о том, что происходит в обществе. Дети реагируют очень быстро на перемены в восприятии и сознании взрослых. Что бы ни происходило в семье, если это серьезные переживания, которые действительно нас затронули, дети это будут знать. Есть поговорка: «Дети и домашние собаки знают все».

У взрослого, как и у ребенка, работает генерализация страхов. Очень часто из одного страха начинает расти целая плеяда страхов, и, «ожегшись на молоке, дуют на воду». Часто взрослые оказываются просто в паническом состоянии, потому что не могут остановить генерализацию.

На недавней встрече была абсолютно благополучная семья, идеальные родители, с моей точки зрения, ухоженные дети, все в порядке. Нет никакого повода, даже зацепку придумать нельзя, как службам опеки можно придраться к этой семье. Но мама на полном серьезе большую часть времени думала, что же будет, если придут за ее девочками, и очень их ругала, если после 22 часов они что-то роняли на пол, – у нее появился страх доноса от соседей. Это не преувеличение, я просто немножко меняю обстоятельства, чтобы ситуация не была узнаваема. Таких ситуаций очень много.

Я коллекционирую сейчас такие страшилки. Вот одна из страшилок из нашего клуба многодетных. Абсолютно нормальная семья, живут на втором этаже, и родители, почитав все эти последние истории, старшему ребенку говорят: «Если придут, у нас всего второй этаж, ты простыни связываешь, по простыням из окна вылезаешь и бежишь. Папа недалеко работает, бежишь и папу ставишь в известность». Семья живет очень благополучно. Что это? Я считаю, это невроз.

Эта размытость понимания того, что такое хороший уход за ребенком, нормальная семья, что такое возможное родительское действие по отношению к ребенку, и что такое невозможное действие, – все это дополнительно увеличивает пространство тревоги.

Родительский квест: доказать, что невиновен

Михаил Бурмистров: Ситуация с семьями и с сопровождением их государственными и общественными организациями появилась не с чистого листа. Важно понимать, что это происходит не в стерильном пространстве, не в каком-то виртуальном мире, а это все происходит в России с нашим очень тяжелым историческим бэкграундом.

История России XX века дает для семей очень много поводов вспомнить о том, как государство осуществляло разного рода насилие по отношению к семьям, детям. Эта историческая память никуда не девается, и даже вполне профессиональные и адекватные действия со стороны государства и каких-то общественных организаций ложатся на бэкграунд очень глубокого взаимного недоверия между отдельными гражданами и государственными организациями.

Атмосфера презумпции виновности разлита в нашем государстве и обществе, и с этим сталкиваются все, даже благополучные семьи. Любые родители, обращающиеся в собесы или какие-нибудь организации, должны доказать любое, самое обычное обстоятельство. Казалось бы, если вы сомневаетесь – сами доказывайте, сами ищите. Нет, это должен я доказать, что мои дети – мои, что жена моя, что я – это вообще я.

Следующей постоянной константой жизни человека в России на протяжении многих столетий всей нашей истории является очень глубокая избирательность воздействия. Это похоже на русскую рулетку: барабан крутится и вдруг выстрелил – почему, объяснить невозможно.

Один и тот же человек, один и тот же чиновник в одной ситуации ведет себя по-одному, а в другой схожей ситуации ведет себя совершенно по-другому.

Родительские терзания: какую семью назовут нормальной

Елена Альшанская: Наш фонд называется «Волонтеры в помощь детям-сиротам», но часто нас называют «Отказники», и мы к этому привыкли, это название нашего сайта. Мы в нашем фонде занимаемся тремя направлениями: профилактика, социальное устройство и работа с семьями, когда родители отказываются от своего ребенка, либо ребенок уже находится в интернате, или его вот-вот заберут.

Мы уже 12 лет находимся внутри этой системы, работаем с теми семьями, которые от нее пострадали, с детьми, которые оказались в учреждениях, с приемными семьями, которые берут себе детей. И все эти 12 лет мы пытаемся говорить о том, как эта система неправильно устроена, как она безумно и парадоксально устроена. Одна из основ этой парадоксальности во взаимном недоверии. Люди и государство находятся не в дружественных отношениях, а в требовательных: «Государство мне должно» – «А вы должны платить налоги».

Мы пытаемся воспользоваться шумным скандалом, который развернулся вокругсемьи Дель, и сказать: «Мы десять лет говорили, что процедура отобрания ребенка выстроена абсолютно безумным способом и устроена так, что она работает, по сути, на вывод ребенка из семьи». Но общество нас не слышит: «О, это частный случай, он ни о чем не говорит. Вообще, это не проблема».

Но это проблема, с которой мы работаем, когда это происходит по отношению к семье не совсем этично и экологично, когда решения принимаются очень быстро и нет времени на расследование ситуации, нет вариантов предложения адекватной помощи, чтобы семье выйти из кризиса. Мне не хочется нагнетать, но очень сложно в этой ситуации этого не делать.

Идея нормальной семьи мне кажется очень опасной, потому что большая часть материалов, которые все эти годы подавались в СМИ, были такие: из нормальной семьи просто так, т.е. из-за отсутствия апельсинов в холодильнике, забрали ребенка. Я могу сказать, что я не сталкивалась ни разу с такими ситуациями. Конечно, это были семьи с глубоким, серьезным, визуально видимым кризисом.

Обычно было так: где-нибудь писали, что просто так, ни за что, ни про что забрали ребенка, потом эту несчастную семью выпихивали на ток-шоу, где дальше развязывали войну: показывали какие-нибудь фотографии из квартиры, рассказы соседей. Люди полностью переворачивали свое впечатление об этой семье: да, у них там грязь, у них ужас, правильно все сделали.

В итоге у людей возникло очень полярное, бинарное представление, что есть некие очень хорошие семьи, там все прекрасно, и максимум нет чего-то в холодильнике, а на другом конце находятся семьи, в которых ужас, и нужно детей забирать. А между ними вообще ничего нет. На самом деле большая часть работы происходит, конечно, посередине.

Родительское отчаяние: никто не поможет

Елена Альшанская: Ключевая проблема в том, что сотрудники опеки не имеют профильного образования, ни в одном вузе страны не готовят сотрудников органов опеки, в лучшем случае у них психологическое или экономическое образование. В службах опеки нет психологов, нет социальных работников, это бюрократический институт, административный орган.

Но они наделены серьезными полномочиями принимать решения о судьбе ребенка и о том, насколько ему опасно или безопасно в семье. Хотя всем понятно, что вопрос безопасности ребенка в семье очень специфический. Никто из нас не может сделать такого суждения в отношении другого ребенка, но наш закон дает этим людям право делать это суждение в отношении других людей. И у них нет помощников, например, специалистов, которые бы помогали определять, что реально происходит в семье.

В итоге это обычный человек со своим жизненным опытом, какой у него есть – есть у него дети, нет у него детей, что он в своей жизни видел, кем он до этого работал? Я реально познакомилась с сотрудником органов опеки, который по образованию повар.

Но большая часть органов опеки – это бывшие сотрудники отделов по делам несовершеннолетних, просто милиционеры, у которых, понятно, восприятие сдвинуто немножко в сторону преступлений, но они так привыкли по своему предыдущему опыту работы, что, конечно, смотрят глазами следователей, а не глазами специалистов помогающих профессий.

Дальше они просто входят в семью, потому что у них есть такие полномочия, и должны определить ситуацию. Что они делают? Они просто смотрят. Понятно, что никто в эту службу не набирается по специальному объявлению, в основном это действительно обычные люди. Они смотрят.

Почему и откуда идут эти мифы про холодильник?

Потому у людей нет никакого профессионального инструмента для того, чтобы определить реальную ситуацию в семье, а есть только глаза и представление, как вообще устроена жизнь в семье – по своему личному опыту, по книжкам, может быть, по каким-то методическим рекомендациям, но даже это не везде есть.

И они действительно ходят и проверяют холодильники, хотя даже отсутствие продуктов ни о чем не говорит. Может быть, сегодня они кончились, а завтра они их закажут. Или они питаются в ресторанах, у них много денег, они не готовят сами.

Понятно, что нет никакого закона, который требует от нас прибираться в квартире. Отсутствие порядка не является нарушением, и оно точно так же не влияет чаще всего на благополучие ребенка. Потому что если ребенок лежит в какашках, то это уже речь идет не о беспорядке.

Даже когда они определяют проблему и она в семье действительно есть, сегодня у законодателя нет никаких инструментов, кроме этого самого отобрания ребенка из семьи. Пусть там треш и ужас, ну, плохо там. Что нужно делать в норме? В норме нужно помогать людям из этого выйти и разбираться, почему они до этой ситуации дошли и какие могут быть другие варианты.

Родительские страдания: ребенок попадет в приют

Екатерина Бурмистрова: Мы в прошлом месяце плотно общались с мамой, живущей в Париже, у которой работа – это быть мамой на два-три дня или на две недели для ребенка, которого только что забрали из семьи, и решают, что с ним делать. Это социальная работа, которая оплачивается государством. Есть банк таких мам, которые готовы принять детей в свою семью.

Это замечательная женщина, у нее несколько взрослых детей, она говорит: «У меня бывали такие случаи, что ко мне приходил ребенок только на одну ночь. Это подросток, который поссорился с родителями, его забрали из семьи, поместили ко мне. Он ночь поспал, понял, что все уже нормально, и утром вернулся домой».

У нее специальная комната, она проходила какие-то курсы. У нее есть те, кто ее курирует. Мне кажется, замечательная практика: дети не травмируются, пока решается их судьба.

Елена Альшанская: У нас ничего похожего нет, поэтому ребенок, которого забирают из семьи, просто попадет в приют. Если это будет ночью, он попадет в приют, где кроме ночной няни никого нет, он падает в комнату к десяти таким же детям, где, на самом деле, абсолютно не безопасная среда. Это тоже нужно понимать. Мы говорим про насилие в семьях, оно там есть, но точно так же насилие очень распространено в детских соцучреждениях.

Конечно, в этих учреждениях дети начинают прессовать друг друга, и воспитатели часто не справляются с этой ситуацией и не могут ее удержать в рамках ничем, кроме как насилием, не получается применить воспитательную технику. Не все там Макаренко, не все гениальные педагоги, и в этой ситуации ребенок ретравмируется бесконечно. Помимо самого отрыва от семьи он еще оказывается в этой очень нездоровой, ненормальной среде.

Приемные семьи – это наилучший вариант, безусловно. Но взять чужого ребенка не так просто, потому что он действительно прошел через что-то, что для него является травмой.

Человек, переживший травму, будет отыгрывать ее иногда не самым удачным способом для новой семьи, поэтому иногда ребенку в итоге больше достается от приемных родителей, а не от той семьи, откуда его изъяли.

Огромное количество разных исследований показывает примерно одну и ту же картину: самая безопасная для ребенка среда – это изначальная семья. Если мы разрабатываем какие-то программы помощи, то ключевые моменты в них – сохранить эту среду. Хотя, конечно, бывают семьи, где ребенку не просто небезопасно, а страшно оставаться.

Родительский комплекс: шлепнул, значит попал

Михаил Бурмистров: Есть момент, который цепляет обычные семьи – это ситуация, связанная с наказанием детей. Это благодатная почва для возникновения разного рода вопросов, сомнений, потому что у родителя, шлепнувшего трехлетнего орущего ребенка, внезапно пронзает холодный пот: «А что? Я совершил такое действие, за которое у меня могут ребенка отобрать. Я сейчас сгоряча шлепнул по попе, а «старший брат» смотрит на меня, и я уже подставился, попал».

Тема воспитательных методов, дозволенных и недозволенных наказаний тоже нуждается в глубоком обсуждении, проговаривании, осмыслении. У меня была очень яркая ситуация, когда я в одном информационном центре в Стокгольме видел, как рядом бьется в истерике четырехлетний ребенок. Он долго орал, бил ногами, валялся по полу, испускал слюну, а рядом стоял папа и благодушно на него смотрел. Я разговаривал с женщиной, сотрудником центра, которая тоже совершенно не реагировала на это. Я сказал: «Я бы давно шлепнул этого ребенка». Она говорит: «Вы что? Так не то что сказать нельзя, а так подумать нельзя».

Елена Альшанская: Когда наши семьи приезжают на Запад, и у них там возникают конфликты с местными социальными службами (у них нет органов опеки, это наш уникальный орган, там социальные службы всем этим занимаются), то чаще всего они связаны с тем, что наши люди переходят в другое культурное поле со своими привычными действиями. И возникают конфликты, часто связанные с тем, что там не понимают, как вообще можно ударить ребенка, например.

Самая частая история, которую я слышала в Финляндии, что наши люди привыкли оставлять детей одних дома, начиная с довольно маленького возраста, и уходить в магазин, в гости или еще куда-то. А там это абсолютно неприемлемо, это такая жуткая опасность, там страшно даже подумать, что можно оставить ребенка дома одного. А если на тебя наедет машина и дети умрут от голода в запертой квартире через несколько дней? Для наших это не очень большая проблема – «они же уже не младенцы и спокойно подождут». В нашей стране было несколько таких историй, когда мама ушла, дети остались одни и умерли. Там это просто неприемлемо.

Выход для родителей: не бояться взаимодействия

Елена Альшанская: Большая часть семей, откуда забирают детей, связана с употреблением психоактивных средств. Во-первых, мы предлагаем, чтобы была возможность ребенка временно переместить в безопасное место – с мамой, с папой, с бабушкой – с тем, кто находится в адекватном, неизмененном состоянии сознания, кто не бьет этого ребенка.

Во-вторых, у нас сейчас нет формата экстренного размещения ребенка в семью к родственникам. Все работают по стандартному сценарию, который заложен законом: пришел, увидел, забрал.

Конечно, надо найти общественный консенсус во многих острых вопросах и понять, что нам не нравится, и как должно быть. Не бояться взаимодействия «государство-семья», оно всегда будет в современном мире. Да, может быть, 200 лет государству было все равно, как родители воспитывали своих детей, но этот период уже давно прошел. Нет такого государства, которое не вмешивалось бы в дела семьи.

Ноу-хау для родителей: если к вам пришли, выстраивайте диалог

Елена Альшанская: Если пришли органы опеки, вы можете их не пускать в дом. Но лучше с ними выстраивать конструктивный диалог. Вы имеете полное право узнать, по какому сигналу они пришли и каково содержание этого сигнала. Эта информация не анонимная и не может от вас скрываться. Вы должны выяснить, что именно вам вменяется, по какой причине они к вам пришли?

Если вам говорят: «У вашего ребенка синяк», – значит, им нечего делать в холодильнике. Холодильник не бил вашего ребенка. Соответственно, наоборот, если говорят, что вы вашего ребенка морите голодом, вопрос, что они делают в ваших шкафах с одеждой? Вы можете спросить: на каком основании, что именно вас интересует? Надо говорить спокойно, очень вежливо и конструктивно.

Нормальный человеческий контакт снимает большую часть конфликтов. Самое главное, мне кажется, нужно возвращать взаимное доверие. Если органы опеки убеждаются, что все в порядке, они уходят.

Поддержка для родителей: проговорить алгоритм действий

Екатерина Бурмистрова: Даже если вы испытываете страх или тревогу, возможно, вам стоит продумать как бы план Б. Мне кажется, очень важно сказать ребенку: «Бывают ситуации, когда ребенку нужно какое-то количество времени пробыть без родителей. Ты обязательно должен знать, что мы за тобой придем так быстро, как только сможем. Мы никогда от тебя не откажемся». Если ребенок информирован, что мама придет так быстро, как только сможет, он не испытает травму расставания.

Надо проговорить с ребенком алгоритм действий на какие-то ситуации. Скажем, если ребенок потеряется на остановке. Вчера я слышала, что ребенок ехал домой по обычному маршруту, у него сел телефон, он перепугался, немножко закружился, стал у людей просить телефон позвонить, ему не давали, и он совсем перепугался. В итоге у него возникло ощущение, что он один, а у него просто не было алгоритма на этот случай. Создание таких алгоритмов поможет снижать тревожность всех в семье.

Источник

Подписаться на информационную рассылку Екатерины Бурмистровой

Группа Екатерины Бурмистровой в фейсбуке

Страница «Психологическая мастерская Екатерины Бурмистровой» в фейсбуке

Группа Екатерины Бурмистровой «ВКонтакте»

Присоединяйтесь!